Напомню, что кризис среднего возраста — одно из основополагающих понятий не только в возрастной психологии, но и в психологии вообще. И хотя сам термин был введен в оборот сравнительно недавно, около полувека назад, сегодня к нему «привязана» масса психологических проблем, для решения которых придуманы десятки психотерапевтических техник. Каждый второй сознательный индивид, достигший 35–45 лет, уже почти бессознательно, в силу сложившегося стереотипа списывает все свои тревоги и трудности на кризис среднего возраста. И каждый второй психолог убежден, что именно этот пресловутый кризис способствует неуклонному росту «популярности» депрессии — заболевания, которое называют проблемой номер один современного человека (справедливости ради стоит упомянуть, что это заявление время от времени опровергается).
Более того, существуют целые институты, изучающие явление midlife crisis. И вот вдруг на арене появляется ученый (и довольно известный), который осмеливается заявить на весь мир, будто никакого кризиса середины жизни больше нет. Мол, сегодня по сравнению даже с прошлым поколением люди стали жить значительно дольше, насыщеннее, интереснее, у них появились широчайшие возможности для реализации и в карьерной сфере, и в творчестве, и в личном плане, отнюдь не ограниченные возрастом.
Мне как человеку медленно, но верно подгребающему к отметке 35 и уже ощущающему железную хватку времени на собственной шее, стало невероятно интересно, на каком основании всеми уважаемый профессор психологии Тель-Авивского университета Карло Штренгер (Carlo Strenger) сделал подобные выводы. И почему, если кризис среднего возраста в наши дни — это архаизм и рудимент, я постоянно наблюдаю его проявления. Например, один мой приятель (40 лет) неожиданно променял свой вместительный и надежный Defender на элегантный спорт-купе, который год спустя, однако, так же нежданно-негаданно продал. Другой знакомый (39 лет) женился на 18-летней парижанке, оставив в России первую жену и двоих детей, однако не прошло и семи месяцев, как он вернулся с повинной в лоно прежней семьи. Жена брата (42 года) — безупречный, авторитетный адвокат со стажем почти 16 лет — вдруг подалась в дизайнеры интерьеров (правда, все дело закончилось лишь обучением). Если все это не попытка удрать от кризиса среднего возраста, тогда что же, просто бесхитростные чудачества?
В интервью журналу The Time Штренгер поясняет: «Специфика современного времени состоит в том, что сегодня гораздо больше зависит от самого человека, нежели от условий, в которых мы существуем. Если человек относится к своему среднему возрасту как к эпохе потерь, тем самым он программирует свое будущее и свой собственный кризис. На самом деле с таким же успехом этот рубеж — 35–45 лет — может стать и временем расцвета. Иными словами, самым плодотворным и вдохновенным, наиболее удачливым и приятным периодом в жизни». В первую очередь израильский психолог основывается на собственных наблюдениях: «Это удивительно, но, наблюдая в течение последних нескольких лет более чем 1500 представителей возрастной группы от 35 до 45 лет, мы с коллегами обнаружили, что почти все они, за редким исключением, чувствуют себя гораздо более уверенными, свободными, счастливыми и внутренне стабильными, чем 10–20 лет назад».
Объяснение этому феномену 51-летний Штренгер находит в существенном улучшении социальной картины (хотя, как помним, он же утверждает, что современный человек от нее не слишком-то зависим). А именно: в прогрессе медицины и других наук, значительно продливших человеческую жизнь и молодость, в тенденции к более здоровому и активному образу жизни, в радикальной смене стереотипов, касающихся брака, деторождения, карьерных вопросов и так далее.
«Действительно, — говорит Штренгер, — примерно к 40 годам человек накапливает определенный жизненный опыт и знания, а также некий багаж ошибок и разочарований. Кроме того, возможно, впервые в жизни он ощущает смерть особенно близко, поскольку примерно в этом возрасте мы теряем родителей. Полвека назад это было достаточным основанием для того, чтобы подвести итоги и сложить руки в ожидании собственного конца. А что еще оставалось? Социальные условия не позволяли внести в жизнь серьезные перемены, да и сама продолжительность жизни была ниже, чем сейчас. А сегодня мы имеем все предпосылки к тому, чтобы считать 40–50-летний рубеж лишь завершением одного жизненного этапа и одновременно началом следующего, скорее всего, длиною в те же 40–50 лет, в котором, опираясь на опыт, мы в состоянии достичь еще больших высот».
Ага! Значит, все-таки рано еще говорить: «Прощай, кризис среднего возраста!» Точнее было бы выразиться так: пришло время изменить трактовку явления, наше отношение к нему. Интерпретация — вот ключевое слово в теме кризиса среднего возраста! Сегодня мы имеем все основания для того, чтобы она кардинально поменяла цвет с черного на более светлый.
Наверное, кому-то бравый тон Штренгера может показаться чересчур пафосным и неоправданным, но я готова встать под его знамена. Свято верю, если привить человечеству новое восприятие кризиса среднего возраста (а также сменить название на более позитивное — например, «период среднего возраста» или «золотой рубеж середины жизни»), то картина, описанная Карло Штренгером, станет будничной реальностью. Мы перестанем автоматически относиться к этому отрезку жизни как к неминуемой трагедии, перестанем прогнозировать собственные неудачи и ждать прихода депрессии, как ожидают обычно приезда дальнего родственника — покорно, но с раздражением. И, соответственно, перестанем совершать абсурдные поступки (примерно такие, коими отличились мои вышеописанные приятели). А там, глядишь, и страшная статистика депрессий начнет неуклонно снижаться…
Лично мне гораздо легче жить с мыслью о том, что «в 40 лет жизнь только начинается». И я очень рассчитываю, что когда мой именинный торт и впрямь потяжелеет на 40 свечей, то я смогу без тени сомнения произнести и вторую половину этой фразы: «Теперь-то я это точно знаю!» Возможно, этому поспособствуют и тезисы Карло Штренгера.
